— Вот именно. Британская внешняя разведка. Сенчури-Хаус. У них тоже есть эта информация — и это не может не тревожить.
По сути, постоянный товарищ министра внутренних дел сейчас признался в должностном преступлении — такая информация могла поступить лишь от агента, агента внедренного в Ми-6, а это уже грубое вторжение в прерогативы служб, занимающихся внешней разведкой.
— Не нервничайте так, Владимир — снова опередил его товарищ министра — мы взяли кое-кого из британского посольства… «на горяченьком». И на этом горяченьком успешно его раскололи. Он в курсе, какие задания получает резидентура из Лондона. Хотя знает он мало — но кое-что по этим операциям он назвал — в частности круг лиц, который очень интересует британскую разведку на предмет компрометации. Это, в частности, вы и находящийся а данный момент в отставке господин Цакая. С которым вы видитесь с завидной регулярностью.
— Это провокация. Они просто подставили его вам — чтобы понять, как вы среагируете…
— На что, Владимир? Среагируете на что? На термины «Чингисхан» и «Тайфун»? Вам не кажется, чтобы для того, чтобы играть в эту игру нужно по крайней мере знать эти два слова «Чингисхан» и «Тайфун» и хотя бы в общем знать — что именно они означают?
Старик был прав — для того, чтобы затевать такую игру, чтобы выяснить правду, нужно знать, по крайней мере, ее часть. Такая игра ведется, когда нужно раздобыть недостающие куски мозаики — но ведь, чтобы найти эти куски ты должен хотя бы примерно представлять, какие куски ты разыскиваешь, не так ли?
— Где этот британец?
— Отпустили. Вы же понимаете, что чем дольше он находился бы у нас — тем больше к нему было бы вопросов по его возвращении.
— Вы его завербовали?
— Не совсем. Работать дальше на нас он категорически отказался — но компрометирующие материалы в любом случае остались у нас.
— Что он еще сказал.
— Ничего. Это рядовой исполнитель, он знает только то, что ему сказали.
Ковачу хотелось завыть. Все было не просто плохо — безумно плохо. Так плохо, как бывает только в разведке, когда ты годами качаешь информацию, собираешь агентурную сеть — и вдруг из-за какого-то подонка оказывается, что все эти годы тебе скармливали не информацию, а дезинформацию. В разведке годы труда целого управления может пустить под откос один болтливый подонок.
— Вы думаете о том, же о чем и я?
— Вот именно… — Котовский снова приник к трубе, посмотрел на готовящегося к стрельбе внука, но долго смотреть не стал, опять положил трубу — у нас крот. Причем — этот крот окопался где то на самом верху…
— Вы начали проверку?
— Вы с ума сошли? Какая проверка? Вы хотите его спугнуть? Пока он считает, что находится в безопасности, но как только почувствует, что начались какие-то проверки, что запрашивают дела — неважно кто это будет — он уйдет под землю и затаится. Возможно, на годы…
— Но что-то же надо делать…
Старый разведчик отвернулся, снова посмотрел в трубу. Разница то — десять с небольшим лет возрастом — и на тебе. Что-то надо делать. Конечно, всегда и во все времена старики ворчали, что молодежь нынче не та пошла — но ведь она и в самом деле не та пошла. Что-то надо делать — это видано ли. Сначала надо подумать, и только когда ты просчитал все возможные последствия своих действий — вот тогда то и надо делать. А тот, кто вот так вот «что-то надо делать» и делает, в разведке может только дров наломать.
А хотя… А имеют ли они право сами кого-то осуждать, если они — старое поколение, пока еще находящее на командных высотах, такое допустили? А? Есть такое право — или все-таки нету?
— Прежде всего не стоит спешить. У меня такое понимание, что мы имеем дело с очень опытным и изощренным противником. И он находится среди нас уже давно.
— О чем вы? — не понял Ковач.
— Вы помните последние дни бейрутского кризиса? Помните, что произошло с Гирманом?
— Да.
— Вы верите в официальную версию его смерти? Только честно…
— Вообще то нет, но я полагал…
— Что его убрали мы сами. Казнили за измену, так?
— Ну…
— Пся крев! [Собачья кровь, излюбленное польское нецензурное выражение] Большей глупости и придумать сложно! — отрезал Котовский — не мне вас учить, любой выявленный источник утечки информации превращается в источник утечки дезинформации, а не уничтожается. Это азбука работы любой уважающей себя разведслужбы, где есть хотя бы немного профессионалов. Если Гирман является британским агентом, и за счет переданной информации зарекомендовал себя как источник высшей степени надежности — сам Иисус [Поляки обычно так и говорят — не Бог, а Иисус] велел превратить его в канал дезинформации и за счет этого хотя бы частично попытаться загладить причиненный вред. А казнить никогда не поздно, это молодежь увлекается радикальными решениями. В том же Бейруте — сколько ценного материала военные под пулю пустили, можно было бы использовать. Мы Гирмана не убивали — но это не значит, что его не мог убить кто-то другой. Вы помните, каким образом, он ушел из жизни?
— Принял яд, если я не ошибаюсь…
— Вот именно! Принял яд! Если задуматься — очень удобный способ убийства. Не самоубийства, убийства. Если ты, к примеру выстрелил в человека — то есть пуля, есть гильза, есть само оружие, на оружии могут остаться отпечатки пальцев, оружие имеет номер, оружие кому-то принадлежит. А яд… Яды есть самые разные — от мгновенного действия до очень медленного, движение яда никак не отследишь, яд можно замаскировать подо что угодно, на яде не остается отпечатков пальцев. Кроме того — яд можно принять вместе с жертвой, чтобы усыпить ее бдительность и при этом остаться в живых, да, да, именно так, не удивляйтесь. Я кстати, поднял материалы по смерти Гирмана, там есть очень интересное заключение токсикологической экспертизы. Как думаете, каким ядом он был отравлен?