Афганистан — в хлам разбитые дороги, нищая серость гор, красные лоскуты маковых полей, зелень зарослей конопли, следы от пуль на редких дорожных указателях. Техника — если на русской земле ездили обычные машины — легковые, грузовые, то здесь — большей частью бронированные, ощетинившиеся стволами, джипы и пикапы с крупнокалиберными пулеметами на самодельных турелях. Легковые машины были разве что в Кабуле, остальное — дикая земля, там только джип, а еще лучше бронированный джип. Базары — торгуют рабами, заложниками, женщинами, детьми для плотских утех, оружием, наркотиками — в открытую, никого не стесняясь взвешивают на весах пакеты, запакованные в несколько слоев прочной полиэтиленовой пленки, торгуются, ругаются. Даже днем на улицах нередки выстрелы — а уж на «дикой земле», на дорогах — черт знает, что творится. Каждое племя, каждая народность содержит вооруженные дружины, для видимости они правительству в Кабуле подчиняются, но это только — для видимости. Кроме торговли и выращивания наркотиков основной заработок племен — проводка караванов, за это берут деньги и передают караван на границах племенных территорий из одних рук в другие. Неудобно — но что делать. И это ни от чего не гарантирует — на дорогах полно душманов. Все как в восемнадцатом — девятнадцатом веках, только у душманов вместо сабель — РПГ и крупнокалиберные пулеметы…
Выехав на афганскую землю люди, сидящие в кабинах тяжелых грузовиков, ощутимо подобрались, передернули затворы автоматов. Все они пришли из силовых структур Российской империи — кто-то из десанта, кто-то из спецназа, кто-то и жандармерии. Все они уволились и на следующий же день их приняли в некое «общество на паях», недавно организованное и имеющее основной целью «оптовую торговлю и организацию перевозок в Восточных землях». Возглавил это общество некий Арут Ашотович Егиазарян, уводившийся недавно с дипломатической работы и подыскивающий себе занятие по душе — откуда-то дипломат хорошо знал специфику грузоперевозок. Происхождение капитала этой фирмы было темным и сомнительным, персонал фирмы был как на подбор — крепкие неразговорчивые мужики от двадцати пяти, до пятидесяти, предпочитающие ходить в камуфляже. Это был первый рейс — за ним пойдут другие.
В кабине каждой машины сидело двое — водитель и охранник. У водителя был укороченный, удобный в тесноте кабины автомат, у охранника — полноразмерный Калашников с подствольным гранатометом. И кабины и кузов были защищены съемной броней, что давало некую уверенность в том, что первая, короткая часть пути пройдет нормально. Душманы опасались нападать на караваны у самой границы — потому что там ждут клиентов проводники, а увидев душманов, не преминут с ними разобраться. Тридцать километров — всё, что им нужно было пройти на первом этапе, потом они пойдут со своей охраной, да и сами они чего то, да стоят.
— Налево! — сидевший в головной машине охранник, придерживая автомат коленями, неотрывно смотрел на небольшой прибор — спутниковый приемник системы навигации. По нему прокладывался путь — потому что надежных ориентиров в Афганистане почти не было…
Свернув с накатанной дороги, машины пошли по целине, переваливаясь на камнях и ухабах, раскачиваясь как лодки в шторм. Было лето, была сушь — и столб пыли выдавал продвижение небольшой колонны с головой — но с этим ничего нельзя было поделать…
День сменялся ночь, а ночь днем, «падре» все не приходил — а сэр Колин с удивлением открыл для себя много новых, незнакомых для себя вещей. Жизнь в Лондоне — в политике, в высшем свете, тем более в разведке, похожа на жизнь рыб в глубине океана, под чудовищным давлением. Рыбы, которые живут на глубине, слепы, глухи, уродливы — такими становились и люди, пожившие «жизнью под давлением». Ослепшие, оглохшие, не слышащие никого и даже себя, морально уродливые… Сэр Колин знал чудовищную статистику — к сорока годам у работников его службы в «послужном списке» числится как минимум один развод, как минимум одно хроническое заболевание — чаще всего язва — а после отставки редко кто проживает больше пяти лет. Поэтому и боятся отставки многие, в том числе сэр Колин — потому что без работы жизнь просто теряет смысл. Не остается ровным счетом ничего — кроме работы…
А теперь… А теперь, сэр Колин уже седьмой день жил просто деревенской жизнью. Он просыпался рано утром от петушиного крика, он питался здоровой крестьянской пищей без консервантов и красителей. Он неуклюже выполнял простые крестьянские работы, помогал донье Стефании с курами и свиньями, он не отвечал на телефонные звонки — телефон здесь просто не принимал, в этом благословенном месте не было сотового покрытия. Удивительно — но он не боялся местных и местные, хотя и сплошь мафиози, стали понемногу признавать его. По крайней мере, когда он шел по улице — дети не прятались как раньше, а подбегали к нему, пытались заговорить, втянуть в свои игры. Удивительно — но он понимал их, а они — его. Он даже перестал курить — чтобы табачный дым не мешал ему наслаждаться чистейшим воздухом…
Сэр Колин перестал бояться отставки. Он боялся отставки, боялся быть ненужным — это чувство съедало его изнутри как кислота, особенно в последнее время. А теперь… Ну, отправят в отставку. Конечно же в почетную, на таком уровне поганой метлой не выгоняли — его примет премьер, скажет прочувствованную речь, коллеги пустят скупую слезу, в уме прикидывая как половчее забраться в опустевшее кресло. Что-нибудь подарят — часы золотые или ружье «Холланд-Холланд»…