Аллах акбар!!!
Ствол пулемета раскалился уже до того, что с него шел дым, пулемет плевался — но стрелял, выкашивая лезущую вперед саранчу. Капрал не отходил от пулемета, он ворочал его так, будто весил он как пушинка. Высунул ствол в бойницу, отстрелял длинную очередь — тут же в сторону, пока не засекли, к новой бойнице. Пусть они думают, что их намного больше…
Аллах акбар!!!
Лейтенант стрелял сразу из двух винтовок попеременно — иначе бы винтовка отказала. Отстрелял, бросил, взял следующую. Из SLR можно было нормально стрелять только одиночными, при стрельбе очередями ее немилосердно задирало вверх. Пули выбивали то одного то другого мятежника в черной чалме — но остальные упорно лезли вперед…
Аллах акбар!!!
Пулемет лязгнул затвором — кончились патроны. Впереди, перед укреплениями артиллерия била уже не на шутку — черные столбы разрывов вставали то тут, то там. Чуя близкую свободу, мятежники рвались вперед…
Аллах акбар!!!
Лейтенант сменил магазин винтовки, высунулся — и упал, окропляя своей кровью нищую серую каменистую землю холмов. Капрал схватил БРЭН и высадил в наседающих мятежников сразу чуть ли не полмагазина. Почувствовал кого-то рядом — но повернуться не успел. Последнее, что он слышал — сильный взрыв прямо перед укреплениями…
Очнувшись, капрал сначала не понял, что с ним, почудилось — плен. Он лежал где-то, где даже днем было сумрачно, ветви кустарника разламывали лучи солнца на несколько частей, их причудливая игра завораживала. Никто не снимал с него кожу, не резал на куски… Но где же он. Буквально в нескольких метрах от капрала по кустарнику колонной шли люди, их гортанная речь была хорошо слышна. Капрал оцепенел от ужаса, рука шевельнулась — и тут же чья то рука зажала ему рот.
— Это я, Стэтэм… — голос говорившего был плохо слышен, несмотря на то, что говорил он на ухо, едва шевеля губами — скоро они пройдут и можно будет уходить. Лежи, капрал, лежи…
Далеко мятежникам уйти не удалось — никто из них не знал, что помимо первой линии обороны — патрулей САС, есть еще и вторая. Всю ночь вертолеты летали в паре километров за спинами передней линии обороны холмов, высевая из систем автоматической постановки тысячи и тысячи мин. Тех, кто уцелел при прорыве британской линии обороны, все равно ждала смерть — просто двумя километрами дальше…
Люди возвращались в покинутый город…
Да, люди возвращались — и уже ходило метро и вагоны его не были полупустыми, и в Сити царила суматоха, и в Кенсингтоне к роскошным виллам все так же причаливали черные, чем-то смахивающие на роскошные яхты Роллс-Ройсы — но ничего уже не могло быть как прежде. Это сложно было описать словами… наверное эти изменения мог уловить только коренной лондонец, знающий и любящий этот город. Доброжелательные прежде люди становились раздражительными, агрессивными, в знаменитом лондонском красном даблдеккере [даблдеккер — так называются знаменитые двухэтажные лондонские автобусы] кондуктор не говорила больше «yes, please…» когда продавала билеты, а просто молча таращилась на тебя и быстро отрывала билет. В центральной части Лондона движение во многих местах было перекрыто — разбирали завалы, ремонтировали поврежденные дороги — и теперь не проходило и дня, когда в пробке не случалось потасовки между водителями. Власти залечивали раны, затягивали зияющие провалы плотной зеленой сеткой, тяжелые самосвалы, которым дана была зеленая улица, сновали туда-сюда, вывозя строительный мусор…
Но страх не уходил, страху понравилось жить в этом прежде веселом, космополитичном городе, страху понравилось питаться душами людей. Страх маскировался, прятался в темные норы подсознания — но он не уходил. Что-то сломалось — причем навсегда…
Одним из первых вновь открылся «старый ковер», клуб офицеров армии и флота. Как то нехорошо армейским офицерам бояться артиллерийского обстрела — тем более, что офицеров в городе сейчас сильно прибавилось. С улиц так и не снимали патрули, коммутатор Скотланд-Ярда разрывался от звонков разных психов. Кто-то спешил сообщить, что заминировано здание парламента, кто-то — что на станции метро кто-то оставил подозрительный пакет. Из Белфаста спецрейсом перебросили несколько бригад опытных взрывотехников — местные не справлялись с обрушившейся на них за последние дни сумасшедшей нагрузкой.
Пожилой, похожий на боцмана, седовласый человек вышел из черного, неприметного Ровера на углу улицы, кивнув водителю, направился в клуб. По дороге сунул руку во внутренний кармашек — и выругался про себя. Старая вересковая трубка, с которой он не расставался больше тридцати лет, сломалась, когда все подумали что начался новый обстрел — и телохранитель, сбив его с ног пригвоздил к земле, закрывая собой. Новую трубку сэр Колин пока не купил — было не до того.
Сэра Джеффри Ровена он обнаружил в отдельном кабинете — тот был в штатском, но нацепил на костюм аж знак креста Королевского Викторианского ордена — маленькую прямоугольную синюю подушечку с бело-красными полосками по бокам. И хотя сэр Колин знал, что его предшественник на посту британской разведки действительно был награжден крестом Королевского Викторианского ордена — от вида этого знака на черной ткани костюма его чуть не вывернуло наизнанку.
Все последние дни сэр Колин был безумно занят. Все шло кувырком, власти в день обстрела фактически не было, многие государственные служащие думали только о том, как смотаться из города. Связи не было никакой, военные подняли в воздух два Нимрода [Нимрод — патрульный самолет дальнего действия, есть и в нашем мире] чтобы хоть обеспечить хоть какую то координацию действий. Либеральный премьер-министр — о чем думала ее Величество, когда назначала его — вместо того, чтобы руководить страной пытался найти для своей задницы как можно более укромное место, перелетал с базы на базу, срывая голос до хрипоты, требовал себе эскорт из шестнадцати истребителей. Лихорадочно строились лагеря для беженцев — все отели и мотели и сдаваемые внаем комнаты были переполнены. Пытаясь вместе с несколькими другими людьми, в основном военными, собрать расползающуюся под пальцами государственность сэр Колин с ужасом думал — что будет, если русские всерьез займутся ими. Слишком долго остров жил без войны, ужас прорыва русской эскадры, обстрела город артиллерией был уже позабыт.